Фразы и высказывания

Суть... заклинания, в отличие от молитвы, состоит именно в том, чтобы его произнести. В молитве же суть заключается не в словах, ибо молитва как раз выводит нас через слова в те отношения, где никакие слова уже не нужны (слова в молитве, как тропинка в лесу: она помогает идти вперед и достигнуть цели, но продвижение по ней не является самоцелью).

Много молитвы - много силы, мало молитвы - мало силы, нет молитвы - нет силы.

Иногда наблюдаю состояние души, по всем внешним признакам как будто доброкачествненное – человек часто и подолгу молится, любит бывать в церкви, все его интересы – там; а вместе с тем – он сух, жесток , никого не любит. Очень я плохо это понимаю: я знаю такую молитву, после которой меняется весь человек, но такая «изолированная» от всего остального молитва, думаю, не есть только первое и не самое важное – форма, а нет живых, ощутительных результатов.

Совершенно не основательно ожидать, что Бог нам откроется несомненно и полностью таким, какие мы сейчас. Но в словах апостола – «Всякий любящий знает Бога… потому что Бог есть любовь» (1 посл. Ионанна) – нам дается путь, по которому надо идти.

Господи: не знаю, чего мне просить у Тебя?

Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя.

Отче! Дай рабу Твоему - чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить - ни креста, ни утешения! Только предстою пред Тобою; сердце мое - отверсто. Ты зри нужды, которых я не знаю. Зри! - и сотвори со мною по милости Твоей: порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами.

Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания - исполнить волю Твою... Научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь.

Автор: Митрополит Московский Филарет, в миру Василий Михайлович Дроздов, 18 век.

Долгое коленопреклонение будет твердо держать тебя на ногах.

Труд без молитвы - рабство, молитва без труда - попрошайничество.

Не стоит просить у Бога, чтобы Он напитал нищих, если ты не готов подать им хлеб.

Молитва как монолог, как наша просьба, обращенная к Богу, не имеет никакого смысла, "ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него" (Мф. 6.8). Но тогда перед нами неминуемо встает вопрос: а зачем тогда вообще молиться? Может быть, только для нашего самоуспокоения? Наша молитва не является ли тогда видом аутотренинга, самогипноза, психологической автокоррекции? Не случайно же современные психиатры и психотерапевты так настойчиво убеждают своих пациентов ходить в церковь и, в особенности, научиться молиться.

И, тем не менее, Бог ждет от нас молитвы: в молитве мы вступаем с Ним в диалог, и именно через этот диалог Он раскрывает нам Свою волю. В молитве осуществляется встреча с Богом...

Молись как будто всё зависит от Бога и действуй как будто всё зависит от тебя.

Бог всегда слышит мои молитвы.

Неотступное упорство... направляет молитву к точке веры. Дух настойчивости приводит человека к месту, где вера требует благословения и получает его.

Одновременно с вашим я получил длинное письмо одной дамы, которая упрекает меня за разрушение, как она говорит, веры и уговаривает вернуться к церковной вере, которую она считает истинной. Она просит меня ответить ей тремя словами: "я понял вас". Боюсь, что не буду в состоянии ответить ей желаемыми ей словами, так как не понимаю, главное, поводов, побудивших ее, а также и многих как духовных, так и не духовных лиц обращаться ко мне с такими же увещаниями.

Как писал я недавно одному почтенному священнику, который вчера прислал мне много разных книг и статей, долженствующих вернуть меня к православию, я думаю, что самое лучшее, что мы можем делать по отношению к другим людям, это то, чтобы предоставить Богу судить о том, какое отношение к Нему угоднее Ему, самим же не переставая стараться только о том, чтобы все больше и больше любить друг друга. Так что я никак не понимаю тех, с разных сторон обращенных ко мне увещаний, даже требований о том, чтобы я понимал Бога и свое отношение к Нему не так, как это мне свойственно и нужно, а так, как Его понимают другие люди. Увещания эти, обращенные ко мне, для меня особенно удивительны, потому что то учение, которое мне предлагается, не есть какое-нибудь новое, неизвестное мне учение, а есть то самое, на изучение которого я употребил, как умел, все свои силы и которое, хотя и с большими душевными страданиями, я все-таки должен был оставить...

В нашей деревне была выдающаяся своим распутством женщина, которая, несмотря на самые жестокие побои мужа, продолжала всю свою молодую жизнь предаваться своему пороку. Кроме того, она была и нечестна, воровала, вообще слыла самой дурной, пропащей женщиной. Как-то раз ночью, уже долго после того, как эта женщина перестала быть Матрешкой, а стала Матреной, я ночью проходил в деревне мимо избы Матрены. Огни везде были потушены, только в доме, где она жила, и мимо которого мне приходилось близко проходить (это было зимой), светился огонек. Я заглянул в окно и увидал Матрену на коленях... Она крестилась и клала поклоны. В избе было тихо; очевидно, все уже спали. Я постоял, посмотрел и пошел дальше. Когда я, возвращаясь назад, заглянул опять в окно, Матрена все так же стояла на коленях, крестилась, поднимала голову к иконам и опять припадала к земле.

Как и о чем она молилась, я не знаю, да мне и не нужно знать. Одно знаю: что я желал бы как для себя, так и для той дамы, которая писала мне, так и для того священника, так и для вас и для всех людей молиться так же, как молилась Матрена. Желаю я всем такой молитвы потому, что молитва эта была вызвана ничем не тронутой, не нуждающейся в объяснениях и оправданиях истинной верой в Начало всего, в Бога, в свою с Ним связь и зависимость от Него. И потому я счел бы величайшим преступлением лишить эту женщину ее веры. Да этого и нельзя сделать: никакие мудрецы не могли бы разубедить Матрену в истинности ее религиозного сознания, несмотря на его чуждую для нас форму.

В этом горячем душевном настроении замыкается весь смысл, вся сила молитвы; но - увы! - ничего подобного я лично за собою не помнил. Я знал очень много молитв, отчетливо произносил их в урочные часы, молился и стоя, и на коленях, но не чувствовал себя ни умиленным, ни умиротворенным. Я поступал в этом случае, как поступали все в нашем доме, то есть - совершал известный обряд. Все в доме усердно молились, но главное значение молитвы полагалось не в сердечном просветлении, а в тех вещественных результатах, которые она, по общему корыстному убеждению, приносила за собою. Говорили: будешь молиться и дастся тебе все, о чем просишь; не будешь молиться - насидишься безо всего.

Молитва - мощнейшая сила на земле. Если мы молимся достаточно, наших молитв может хватить, чтобы спасти мир.

Если я утром не провел два часа в молитве, дьявол одолеет меня к концу дня. У меня есть столько много дел, которые мне просто не успеть выполнить без моих трех часов ежедневной молитвы.

Столько дел, - восклицал он, - столько проблем, я ничего не успею сделать, поэтому сегодня утром я четыре часа должен уделить молитве.

...Бог стоит и слушает, хотя бы во время обеда, хотя бы в самое ночное время, хотя бы стоя перед начальником на судилище ты призывал Его - ничто не препятствует Ему услышать прошение, если ты призовешь Его, как должно.

Тот, кто становится на колени перед Богом, сможет устоять перед любым испытанием.

"Иногда наблюдаю состояние души, по всем внешним признакам как будто доброкачествненное - человек часто и подолгу молится, любит бывать в церкви, все его интересы - там; а вместе с тем - он сух, жесток , никого не любит. Очень я плохо это понимаю: я знаю такую молитву, после которой меняется весь человек, но такая "изолированная" от всего остального молитва, думаю, не есть только первое и не самое важное - форма, а нет живых, ощутительных результатов.

Совершенно не основательно ожидать, что Бог нам откроется несомненно и полностью таким, какие мы сейчас. Но в словах апостола - "Всякий любящий знает Бога… потому что Бог есть любовь" (1 посл. Ионанна) - нам дается путь, по которому надо идти."